Виталия Халтурина не стало 17 апреля 2007 г. Он скончался в госпитале в Калифорнии на 80-м году жизни.

Виталий Иванович Халтурин – сейсмолог с мировым именем. Он был замечательным товарищем, жизнерадостным и добрейшим человеком.

В последние годы Виталий жил в США и продолжал исследования, сотрудничая с американскими учеными – сейсмологами из знаменитой Обсерватории Ламонт-Дохерти Колумбийского университета.

Мировому сейсмологическому сообществу он известен своими научными работами по распознаванию сейсмических записей ядерных взрывов, особенностей волновой картины на различных эпицентральных расстояниях, оценке энергии взрывов и землетрясений.

Окончив в 1951 г. физический факультет Ленинградского государственного университета по специальности "Геофизика", Виталий Иванович до 1992 года работал в Геофизическом институте Академии наук СССР (ГЕОФИАН, ныне ИФЗ РАН) заведующим геофизической станцией "Гарм", а затем в течение 38 лет - в Комплексной сейсмологической экспедиции (КСЭ ИФЗ), располагавшейся в посёлке Гарм в Таджикистане.

В КСЭ Виталий Иванович снискал к себе уважение не только коллег, но и местного населения, которых он вдохновлял своим оптимизмом. Он успешно готовил национальные кадры таджикских сейсмологов. 

Ниже, с разрешения его супруги - Татьяны Глебовны Раутиан, знаменитого отечественного сейсмолога, публикуется одно из писем Виталия, разосланное им в 1995 году нам, его друзьям. Это научно-лирическое и эмоциональное письмо, как и это фото, раскрывает и без того открытую душу его автора.

Дети Татьяны Глебовны и Виталия Ивановича - уроженцы Средней Азии: Лена, Ира и Оля - Таджикистана, Зоя и Мая - Казахстана. Лена - сотрудник Геофизической службы России (г. Обнинск), Ира живет в Калифорнии. Мая - журналист, последние 10 лет работает в русской газете "Час" в Риге и пишет о культуре. У них 8 внуков и четверо правнуков. Татьяна Глебовна - гражданка России. Теперь на пенсии и живет у своих детей в Пало-Альто, США.

В конце страницы приведены два относительно недавних электронных письма из многолетней нашей переписки, присланных мне Виталием в 2006 г. (см. также разделы "Воспоминания" об Игоре Леоновиче Нерсесове и "Военная сейсмология", а также сайт дочерей Виталия Ольги и Маи об отце и Гарме http://www.garm.msk.ru и другие сайты, ссылки на которые приведены ниже).
 

Письмо Виталия Халтурина, полученное мною и его друзьями в 1995 году из США.

Конец Гарма - начало Ламонта

Дорогие друзья,

Привет с той половины нашего маленького голубого шарика. Вот короткая история нашей жизни за последние три года. А то ведь потом забудем...

Конец Гарма.

Началось все еще в 1990, когда я лежал в Гармской больнице с инфарктом. По телевидению показывали многомесячную сидячую демонстрацию в Душанбе. Оппозиция поначалу действовала вот такими мирными средствами и многого добилась. Я радовался и думал, что уж у нас, в Таджикистане, никаких таких ужасов, как в Казахстане, например, и быть не может...

Полной неожиданностью для меня оказалось, что скрытые и подспудные местные распри между регионами – на самом деле между лидерами регионов - перерастали в кровавые столкновения; что мирные и добрые люди, что жили вокруг нас, становятся непримиримыми врагами и вдруг начинают стрелять друг в друга. Это не были идеологические распри, это не была борьба с русскими - это была банальная борьба за власть между своими. Всего-то 5 миллионов населения. Меньше чем в Москве – в два? В три раза?

Весной 1992 мы были еще в Гарме. Экспедиция уже перешла в ведение Таджикской Академии – т.е. в руки Негматуллаева. Все в Гарме паковали чемоданы и ящики, отправляли имущество в Москву. На двери камералки повесили большой амбарный замок, мы с Таней («большие ученые», на седьмом десятке), влезали в свои кабинеты как мальчишки, ночью, во тьме, через окно, чтоб забрать, хоть какие-то наши бумаги.

Попытки спасти архив сейсмограмм абсолютно не удались – дирекция родного института пожалела денег и не захотела хлопот. «Ведь каталог уже есть – зачем же вам сейсмограммы?». Конечно, это для нас архив сейсмограмм многих станций за 40 лет – плоды трудов, любовь и надежды, невосполнимая научная сокровищница.... А для института это оказалось 50 тонн груза. А с тарой, с транспортом, с бензином и с помещением в Москве - трудности. Надо было попытаться, выбрать хоть что-то, самое важное... Но сначала надеялись, что до этого не дойдет, а потом уже было поздно.

Будь в это время Игорь Леонович в силе – он бы такого не допустил, он ведь мог все...

Но он был болен, беспомощен и издалека молча смотрел, как умирает КСЭ, его единственное любимое строптивое дитя, плод трудов, гордости и огорчений всей его жизни....

К концу лета 1992 все москвичи и росссияне уехали. 15 августа 1992 Зою и Таню с детьми удалось отправить из Гарма самолетом. В Душанбе они сели на поезд. Поезда тогда ходили еще более или менее нормально, и они успели уехать в Москву. При посадке на поезд Ганя, которому всего-то было 7 лет, как настоящий мужчина, грузил в поезд тяжеленные коробки, пробираясь сквозь плотную толпу взрослых пассажиров, заполнявших собой весь объем вагона.

Все уехали. А я еще остался.

Гроза уже надвигалась. Но мне по наивности и привычному оптимизму казалось, что все как-нибудь обойдется. Что удастся удержаться в Гарме, числясь в ИФЗ, а работая в Гарме. Ведь во главе Гарма стал мой преданный аспирант, гармский уроженец Алишо Шомахмадов, а во главе всей экспедиции ТИСССа - мой же аспирант, Слава Голубятников. Казалось - а может и КСЭ вернется. Пусть в какой-то другой форме, например, какого-нибудь международного сотрудничества...

Прирос я к Гарму за 40 лет, всю свою взрослую жизнь.

А чего ждать в Москве...

Наивные мои надежды на совместную работу с ТИССом быстро рассеялись. Не аспиранты командовали парадом. Мой кабинет оставался запертым. И моему аспиранту не велено было пускать меня туда. Что он мог сделать? Стало ясно, что и мне тут делать нечего, уезжать придется. Я еще тянул время, пытаясь найти и вывезти хоть какие-то мои материалы. К счастью, у меня остался один из ключей от ЧИССовского лентохранилища. И вот ночами, я пробирался туда на цыпочках, «аки тать». Плотно задраивал окно, чтоб ни капли света не просочилось, и выбирал некоторые свои сейсмограммы и папки с записями измерений... Сколько я мог увезти? Чемодан? Таскать тяжести после инфаркта было не то чтобы трудно – а просто опасно...

Но то, что происходило на базе КСЭ, оказалось пустяком по сравнению с надвигающейся военной грозой.

Те, кто стоял у власти много лет, поняли, что им крышка и спровоцировали войну. И самое ужасное, что они призвали на помощь Узбекистан и Россию. Россию напугали угрозой фундаментализма, а Узбекистан угрозой антикоммунизма. А родимой Российской армии, после Афганского опыта ничего не стоило бомбить кишлаки – дело привычное, никого уже не жаль.

Война приближалась к Гарму, бои шли недалеко от дороги из Гарма в Душанбе. Надо бежать и немедленно. Я с великим трудом нашел машину и со своим скарбом добрался до Душанбе. Там уже тысячи русских пытались любым путем достать вагон и уехать. Поезда ходили плохо, пассажиры лезли в поезд через разбитые окна, багаж не принимали и т.д. Через Самарканд и Ташкент мне удалось добраться до Талгара. Там КСЭ еще существовала и даже не была национализирована. Оттуда – в Москву.

В это время наши друзья из Америки опять возобновили свои усилия по организации нашей длительной командировки в Штаты. По-видимому, основная причина успеха в том, что к тому времени КГБ перестало быть всесильным и ему стало не до нас. Шлюзы были открыты.

Несмотря на всяческие осечки (Гохберг потерял наше приглашение в ворохе бумаг на собственном столе и т.д.). В конце концов - силами Майкла Гамбургера, спасибо ему, который по второму разу прошел с нашими бумагами сквозь все Сциллы и Харибды американской администрации - утряслось.

И наконец, 6 апреля 1993 мы вылетели в Нью-Йорк.

Америка глазами гостя.

Мы прилетели в NY и сразу улетели в Индиану, где прожили два месяца в Блумингтоне, и работали в Университете Индианы вместе с Майклом Гамбургером и его небольшой, но активной командой.

Это было лучшее время года - всё цвело и оправдывало название Bloomington, Цветущий город. Но главное, мы попали в университетский город , где из 65 тыс. жителей 40 тыс. - студенты и профессора. Огромный – 5 тысяч студентов – музыкальный факультет, три студенческих симфонических оркестра.

Мы влюбились в Америку, какую мы там увидели. Всюду зелень, трава, газоны и лужайки, свободный парк с множеством зданий, главный корпус в викторианском стиле. Свобода и раскованность во всем, всеобщая доброжелательность и открытость, все доступно, везде тебе рады и верят наслово, удивительно чисто и все продумано. Бережное отношение к дикой природе. Зайцы, бурундуки и белки свободно бегают по парку и по улицам. Удивительная гармония человека и природы. Полнейшая безопасность и доверие, полная раскованность студентов, и многое другое, что как потом мы увидели - действительно характерно для многих городов, где мы побывали.

Наверно, есть две Америки.

Одна – это та, которую в России называют одноэтажной. Может, так оно и было во времена Ильфа и Петрова. Сейчас она скорее двух- а то и трехэтажная. В нее мы влюбились в Блумингтоне и не разочаровались даже после двух лет последующей нелегкой жизни.

Потом мы увидели и другое - прежде всего, в больших городах. Америка огромных городов, Чикаго или Нью-Йорка, с их проблемами, о которых вы знаете по газетам - это совсем другая страна, другие люди и нравы... Но первая Америка и по площади, и по населению составляет большинство, именно она и определяет дух и душу страны. Но об Америке можно писать бесконечно. Оставим это для следующего раза.

В Блумигтоне мы в основном занимались систематизацией того, что мы делали последние годы и рассказом об этом на семинарах. Мы с самого начала решили, что не будем суетиться, писать статьи. Будем общаться с людьми, а там будет видно. В Блумингтоне мы узнали, освоили и полюбили e-mail, который соединил нас со всеми детьми, а потом и со всем миром. Сначала он был в Москве только у Иры и вся связь шла через нее. Затем Давид Симпсон помог установить его у нас на Нежинской у Зои и Ольги. С Леной можно было связываться через e-mail в Обнинской обсерватории, а с Маей через Шуриного папу, Бориса Петровича Заполя.

На одном из семинаров в Блюмингтоне мы услышали потрясший нас доклад. Это была предзащита. Речь шла о большой пространственной группе станций, расположенных на малых расстояниях (2-3 на длине волны!). Распространение колебаний, определенных фаз и коды, не во времени – а как взгляд с небес - в пространстве! – показано в виде фильма. Таня пришла в восторг – ведь это была ее голубая мечта! Такая система наблюдений единственно может дать надежные, и - прямые а не косвенные - сведения о том, что такое кода, из чего она складывается. После доклада Таня «схватила его за пуговицу»... Но оказалось, что докладчик больше этим заниматься не будет, а после защиты сразу уходит в сейсморазведку...

После Блумингтона мы поехали в Ламонт. Ламонтская обсерватория (Lamont-Doherty Earth Observatory) - одно из крупнейших сейсмологических учреждений страны, часть геологического факультета Колумбийского университета. Она находится в 20 милях севернее Нью Йорка, на западном берегу реки Hudson, которую по русски зовут Гудзоном.

Река здесь занимает очень широкую долину - до 5 км! Эта часть реки называется Tappan Zee, тянется она на 20 миль и вы легко найдете это место на любой карте. Как рассказал нам Ричардс, индейское название этой реки – длиннющее слово, запомнить которое невозможно – означает: Река-Которая-Течет-В-Обе-Стороны.

Это действительно так: легкая пресная вода находится наверху и течет, как положено, в океан, с севера на юг, тяжелая соленая океанская вода находится внизу, ниже уровня океана, и во время прилива течет вверх, с юга на север.

Вокруг реки – гористая страна, Восточные Аппалачи. Невысокие скалистые холмы, сплошь поросшие лесом, цепи озер во впадинах, пологие вершины до 200-300 м. Крутые, часто вертикальные скалистые обрывы - прежние карьеры (здесь брали камень для строительства Нью-Йорка) и утесы высотой более 100 м на нашем, западном берегу. Вблизи одного мы живем, вблизи другого работаем.

Вся эта местность - сплошные городки, переходящие один в другой или разделенные участками заповедного леса, с отличной системой дорог разного уровня. Между городками на перекрестках дорог - огромные торговые площади с банками, мастерскими, аптеками, забегаловками, ресторанчиками, супермаркетами и огромными бескрайними автостоянками (пешком тут никто кроме нас не ходит).

В этих поселках живет средний класс - опора и гарантия стабильности и главное достижение страны. У каждого свой дом (4-6 комнат) с гаражом на 1-3 машины), участок - предмет гордости и забот, 1-3 автомобиля, 2-3 детей , годовой доход 60-80 тыс, долг в банке за дом и многое другое. Таких семей тут не менее 60-70%.

Для всей Америки характерно удивительно любовное и бережное отношение к природе, растительному и животному миру. Гармония человека и природы - это тоже одно из основных достижений Америки. Экологическое сознание, мысль о сохранении первозданной природы стало овладевать умами еще до первой войны. Стали создаваться национальные парки - заповедники. Умные и, к счастью, богатые люди стали выкупать большие участки земли, и сохраняли там природу в нетронутом виде. Это свидетельство другого великого достижения Америки, что у руля управления или экономики могут стоять умные и дальновидные люди. И еще - огромное число богатых людей вкладывает или завещает свои деньги школам, колледжам, больницам, университетам, музеям, паркам. Недаром в названии нашей обсерватории увековечены имена Lamont и Doherty - людей, завещавших для нее огромное имение и давших деньги на строительство первых зданий.

Ламонтская обсерватория.

 Ламонт находится среди леса. В этой лесистой холмистой местности разбросаны здания лабораторий, в 2-3 этажа: океанография, сейсмология, геология, тектонофизика, морская биология, глубокое бурение, земное ядро, земной магнетизм, и еще что то. На этой фотографии – геохимия.

На территории Ламонта расчищены большие поляны. Они покрыты травой, за которой тщательно и постоянно ухаживают - весной стригут два раза в неделю, летом пореже, рассыпают удобрения, собирают листву. Вообще поляны, покрытые травяным ковром, по которому всегда можно ходить или на нем лежать тоже одно из главных достижений Америки. Они повсюду перед каждым домом, школой и любым учреждением или фирмой. И мне вспомнились слова из песен Гарфункеля – «Green green grass of home…».

В Америке всюду чисто. Я понял, почему: нигде нет открытой земли. Или асфальт, или плотный травяной ковер. Склоны, где земля могла бы размываться дождем, даже маленькие участки склонов – заботливо прикрыты камнями – галькой или более крупными булыжниками, усмиряющими поток.

Сразу за территорией Ламонта – первозданный лес, с лианами, упавшими деревьями, колючими кустами, оленями, крохотным ручьем в глуби долины. Здесь проложена пешеходная тропинка, по ней ходят или бегают желающие поразмяться.

В Ламонте мы стали работать с проф. Полом Ричардсом по изучению слабых подземных ядерных взрывов, которые не были обнаружены и неизвестны западным сейсмологам. А это – как раз то, чем я занимался в Талгаре последнее время. Не зря я спас и привез с собой записи своих измерений слабых взрывов. Пол с удивлением смотрел, как Таня «с помощью веревочной петли и палки», (потому что такого большого циркуля не нашлось) определяет эпицентр по двум станциям: без компьютера! Когда через несколько лет эпицентры слабых были объявлены, оказалось, что ее ошибки не более 1 км – это на расстояниях 700 км. Пол был просто потрясен.

Жили мы в особняке бывшего хозяина, Ламонта, большом господском доме - где внизу теперь отличная библиотека, а наверху - комнаты для приезжих. В обсерватории обычно работает не менее 15-20 чел из разных стран.

Там же на втором этаже маленькая общественная кухня с холодильником, газовой плитой и всякой посудой. Помню, хотел я вскипятить чайник, искал-искал спички. Не нашел. Спросить было некого. Попил холодного молока и ушел. Потом оказалось, что в плите есть автоматическая зажигалка. А я человек гармский, у нас чудес цивилизации не было... На такие мелочи все время натыкаешься.

Мы пробыли в Ламонте 4 месяца. Университет Индианы платил нам стипендию по $1000 на нос. Этого хватало и на жилье (600 в мес) и на питание(400) телефон (в Россию это было тогда 2 дол/мин), на подарки детям и себе. Таня купила себе "игрушку" портативный компьютер (Lаp-Top) с которым она теперь никогда не расстается.

Потом Судьба, а вернее - наши друзья. «гармские американцы» сделали нам еще один подарок - 50-ти дневное путешествие по Америке. Билеты оплатил Университет Индианы, а прочие расходы - Филлипс Лаб. Это был очень интересный период нашей жизни в Америке. Мы отправились «в кругосветку» по университетской Америке. Побывали в Чикаго, Индианополисе, Блумингтоне и вернувшись в Чикаго, поехали - на поезде - в Лос Анжелес. Тут полно чудес. Билеты только туда или туда-обратно стоят одинаково! Одноколейка! Невероятно, но факт.

Вагоны двухэтажные. Внизу – спальные места, это просто закутки, куда залезть – проблема, повернуться набок – не просто. Но зато свой персональный умывальник и туалет. И никому не придет в голову поселить в такое купе двух посторонних незнакомых людей. В купе можно только спать, а жить надо на втором этаже. Там свободно и широко стоят скамейки, столики, можно ходить, смотреть в разные окна, обедать, беседовать с кем-нибудь. Только глядя из окон второго этажа такого вагона можно понять насколько велика и разнообразна страна.

Мы нашли интересную собеседницу – молодую девушку из индейского племени, учительницу индейского языка и письменности, которую создал легендарный герой Секвойя. Она много интересного рассказала об особенностях языков американских индейцев, или, как их теперь называют native Americans, исконные американцы.

В Лос Анжелесе мы пробыли 10 дней. Жили у наших гармских друзей Муси Новиковой и Шуры Гладкова. Побывали в университе Южной Калифорнии у Аки, в отделе инженерной сейсмологии у Миши Трифунака, который и вызвал Мусю из Гарма.

Помню, как это произошло. Миша приезжал в Гарм на пару дней, в сентябре 1991. Муся с ее великолепным образованием, умом и хваткой – не нашла себе в Гарме чего-то по душе. И время уже было какое-то неуверенное. Трифунак уже собрался уезжать, «стоял одной ногой на пороге». Но Таня вдруг «взяла его за пуговицу» по ее любимому выражению и сказала Мише: «Вот отличная девочка, ей бы очень было полезно поступить в аспирантуру в Америке. Не мог бы ты ее вызвать?» Через пять минут они договорились, и Маша улетел.

В ноябре Муся получила вызов, и к рождеству прилетела в Лос Анжелес. Были каникулы, и у Муси было несколько дней, чтобы осмотреться. Уровень ее английского оказался достаточным, чтобы быть не только research assistant, но и teaching assistant! И вот 2-го января Миша бросил Мусю с моста в глубокую реку. В смысле - взял ее за руку, привел в класс и сказал студентам: «Это Елена, она мой ассистент, будет учить вас решать задачи.» Задачи были на расчет конструкций и зданий, а Муся выходец из физтеха, высоких наук. Но оказывается с высоты ее образования расчет конструкций был естественным следствием чего-то ей знакомого.

Заработок teaching assistant очень маленький и почти весь уходит на плату за обучение и сдачу экзаменов, жилье. Какие-то гроши остаются на хлеб. Мы побывали в Институте Скриппса, в Сан-Диего, в Калтехе, в Шевроне. Муся нас свозила в прелестный городок Ла Холлу. Самые модные дома там – поближе к океану (См. фото)

Игорь Сидорин - отвез нас в легендарную Санта Барбару, всем в России известную по телевизионному сериалу, к Тане Атватер, профессору в местном университете, где мы провели День Благодарения.

После этого Таня Атвотер устроила нам двухдневную поездку по разлому Сан Андреас. Это было незабываемо. Воочию видно как в пределах узкой (5-7 метров!) зоны происходит изгиб заборов, тротуаров, кирпичных зданий, бетонных плит, дорожных покрытий. Все эти места бережно охраняются уже много лет. Искривленный дом никто не перестаивает – на нем памятная доска. Это национальное достояние, достопримечательность. Разлом пересекает город Холлистер и везде прослеживается. В среднем смещение порядка 1-2 см в год. Мы были счастливы до нельзя.

Два дня мы провели в Санта Крузе у Ру-Шан Ву, которого мы знали по его статьям о коде, и фамилию которого невозможно забыть – это звучит как Рушан, городок в Таджикистане, вроде Гарма, на берегу Пянджа – а на той стороне – Афганистан. Я ставил там передвижку-ЧИСС в 1957, а через десять лет Таня по дороге на Сарез три дня проходила там «акклиматизацию».

На фотографии виден Пяндж. Афганская гора отбрасывает тень на нашу сторону. Но это просто маленькое ностальгическое отклонение от темы. Ру-Шан в Рушане никогда не был...

Потом мы полетели в Сан-Франциско. Там мы встретились с Брайаном Такером. Он только что начал создавать свой GeoHazard. Офис, хоть и маленький – уже был, и в нем, кроме него самого, было уже два сотрудника. Мы провели неделю в Сан-Франциско, где участвовали в работе конференции Американского Геофизического Союза и делали сообщение о работе по слабым ядерным взрывам. Потом - два дня в Ливерморской Нац.Лаборатории у Наканиши.

А мы потом поехали в университет Калифорнии в Беркли, где встретили нашего старого друга из Ленинакана, Рубика Амирбекяна. который был уже аспирантом у Болта, Там тоже провели семинары. Потом были Рено, Бостон (Гарвард), потом Вашингтон... всего не упомнить. Всего за время поездки мы сделали около 20 семинаров. Такие – внеочередные, незапланированные семинары называются здесь Brown-bag-seminar. Время у американцев расчислено до минут. Неожиданный семинар проводится во время обеденного перерыва и слушатели приносят свой lanch с собой – в пакетах, brown bag. Слушают и жуют. Время – деньги.

Везде нас хорошо встречали, очень интересовались нашими работами. Мы еще не понимали, что это обычная американская вежливость. Зто такой стиль, из которого ровным счетом ничего не следует, скажем, нигде нам не предложили у них поработать. Мы не знали тогда, как трудно не только найти работу – но и получить право на работу. Но впечатлений было так много, что голова у нас пошла кругом. Кругосветка наша закончилась в Ламонте Вернулись в Ламонт 17 декабря, а 20 декабря 1993 кончался срок нашей стипендии и был наш обратный билет.

И тут я принял очередное в своей жизни легкомысленное решение. Не лететь в Москву а остаться здесь еще на несколько месяцев – насколько удастся найти контракт. Обратился в ИНС (Иммиграционная служба) с просьбой продлить нам визу до мая 94, договорились с Ламонтом, что мы будем у них находиться, и с Филлипс Лабораторией о написании отчета по теме Станционные магнитудные поправки и точность определения магнитуд. Никаких гарантий у нас не было, что мы сумеем найти работу. Но – была не была!

Как адаптироваться в Америке.

С этого момента у нас началась другая жизнь. Мы уже не гости, никто нам ничего не обязан. Надо искать деньги на жизнь, квартиру, медицинскую страховку. Последнее едва ли не самое трудное. Без этого нельзя работать. Также как без разрешения на право работать.

В этот период расцвета наших иллюзий появилась идея получить "грин-карту", т.е. разрешение на право постоянного проживания в Штатах, которое давало право на работу сразу при подаче заявления и избавляло от очень хлопотной операции по продлению визы. К тому времени стало ясно, что Ира скоро переедет в Штаты и грин-карта позволит нам свободно ее посещать (если найдем деньги на билет, конечно).

Гарма нет и не будет никогда. В Москве в ИФЗ у нас ни стола, ни компьютера, ни материалов, ни денег. Мы понимали, что в Москве в ИФЗ нас ничего не ждет кроме отправки на пенсию. Находясь там, мы уже никак не сможем помогать детям, скорее наоборот. А здесь мы сможем найти временную работу, продержаться сами и помочь детям и внукам.

Мы ее нашли. Пока у нас есть виза J-1, мы можем получать per diem: то, что у нас называется суточные. Их нам платили два месяца, за которые мы легкомысленно рассчитывали написать отчет. Мы просидели с ним более 6 мес. Думать о проблеме и одновременно о том, как правильно писать по-английски, чертовски трудно. По существу, мы так и не научились этому. Нам оплатили два месяца. Короче говоря, за первые 7 мес. работы мы получили только $4800, которых хватило только на жилье. Но мы решили держатся до конца и постепенно израсходовали все, что имели, так что не осталось и на обратные билеты.

Было много вариантов и обещаний на получение кратковременных контрактов. Для каждого такого PROPOSAL'а надо было готовить материалы, собирать литературу, писать тексты предложений и все время искать возможности дальнейших контрактов. Вот здесь то у нас начались сплошние проколы. вполне естественные в Америке, но неожиданные и непривычные для нас.

У меня была договоренность с Шевроном о написании отчета по наведенной сейсмичности на месторождениях нефти и газа и по геофизике района Тенгиза. С помощью Зои удалось собрать много материалов и сесть за отчет. Но в последний момент выяснилось, что Шеврон приостановил работы в Казахстане (из-за политических разногласий с Россией?). Нашу работу отложили «на неопределенное время». Много позже мы поняли, что это общепринятая вежливая форма отказа. Затем просили сделать сводку по геологии, геофизике и сейсмичности Туркмении. Та же история. Американцы прекращают работы в Туркмении из-за низкой эффективности наблюдений. Затем возник проект по Кавказу. Осечка на последнем этапе.

Потом нам предложили дать оценку сейсмического риска для Южного Урала. Три месяца тянулись переговоры, было собрано много материалов. В последний момент случайно узнаем, что контракт заключен уже с другим, а отказ в какой-то супер вежливой форме мы не поняли, и т.д. Но мы не сдавались. Нам очень помог шеф сейсмологии в Ламонте Арт Лернер-Лем, который предоставил нам офис, компьютер, возможность пользоваться Е-мейлом, ксероксом и т.д. Вот только зарплату нам не платил.

Но в Америке жизнь - это сплошные взлеты и падения. Так что были и взлеты. Главный - наша дочь Ира переехала в Штаты. Она вышла замуж (вторично, с первым она развелась в 82 г.) за американца, Фреда Фишера, нашего давнего знакомого, который неоднократно бывал в Гарме в 76-80 гг. Они удивительно подходят и хорошо понимают друг друга. Они живут в Пало Алто под Сан Фрациско и Таня была там в августе на свадьбе. Я смог побывать у них только в декабре. Ирин сын Глеб два года учился в школе в штате Небраска (по программе обмена) и жил в американской семье. Он успешно кончил школу и поступил там же в Университет.

В сентябре 94 мы получили грин-карту как "советские ученые, связанные с испытаниями ядерного оружия". Это разрешение на постоянное проживание и на беспрепятственный въезд и выезд. Найти работу это не помогает, права на пенсию не дает. Пенсию надо еще заработать. А нам уже, между прочим, близко к 70.

За остаток 1994 года удалось заработать менее $2000. Это за переводы и консультации. Тем не менее мы не сдавались. Появлялись и исчезали новые варианты, а мы тем временем вползали в долги. Надо сказать, что положение с работой в науке, особенно в физике, здесь тяжелое. Люди ищут работу по специальности годами. Положение в геофизике еще хуже из-за резкого сокращения производства нефти (и следовательно, числа сейсморазведочных поисковых партий) на территории Штатов. Дешевле покупать на Ближнем Востоке. Расходы на сейсмологию резко сокращаются из-за прекращения ядерного противостояния с Россией. Университеты по инерции выпускают много геофизиков. Большой наплыв китайских аспирантов (36%) Получив свои докторские степени, аспиранты уходят в частные компании программистами и т.п.

В последние месяцы в связи с приходом к власти республиканцев положение с наукой резко обострилось. Они пришли под лозунгом сокращения дефицита бюджета. А это значит, что сокращают расходы, и в частности на науку - заказы передаются частным компаниям. В числе планов республиканского большинства была даже ликвидация Американской геологической службы (UCGS), Бюро по делам горных работ и других правительственных организаций. Но кажется многое удастся отстоять.

Конечно, наука добывания контрактов посложнее сейсмологии. Особенно для нас. И не только потому, что сидели всю жизнь за широкой начальственной спиной, которая старательно прикрывала от нас эти тонкости. Но и потому, что не знаем местных правил игры - кому, когда и в какой форме подавать предложения. Очень важно правильно взвесить то, что уже сделано (чтобы показать, что окончательный результат реален) и то, что еще надо делать в рамках контракта. Переборщишь со своими предварительными результатами - скажут, "А зачем вам деньги, вы уже все сделали". Недоборщишь - цель покажется фантастической и нереальной, тоже денег не дадут. Это целая наука, ей надо учиться не один год. Ну и конечно, все должно быть написано не просто по-английски, а на хорошем языке. Иначе впечатление будет так себе, и уже в сути дела разбираться не будут. Этот специфический язык мы плохо чувствуем, да чего там – просто его не знаем.

Но в конце года появился просвет. Прошел один PROPOSAL в котором мы участвуем и будем получать зарплату три месяца: март-май 95. Этого достаточно чтобы разделаться с долгами, прожить до начала лета и купить билеты в Москву. Видимо мы будем участвовать в этом отчете еще и в будущем году. Это - отчет по химическим взрывам, проводимым в СССР.

Наша задача - найти данные о сильных химических взрывах в разных местах СССР (в любые годы) их дату, время, координаты, заряд и энергетический класс по близким станциям. Далее будем искать их на записях станций телесейсмической зоны и определим связь К и mb для разных регионов как для химических взрывов, так и для землетрясений. Кроме того - вариации соотношения заряда и класса, закон повторяемости для взрывов. Желательно по каждому региону выявить положение карьеров, в которых систематически проводят взрывы. Планы, планы. Но "пропозал" пока еще ползет где-то по бюрократическим каналам и ответ – да или нет - будет, может быть, – в сентябре. А скорее – в декабре. Нормальный американский профессор может ждать – у него есть лекции, зарплата. Для него новый проект - это дополнительное финансирование, это возможность полевых работ, возможность набрать аспирантов, руками которых можно делать большую работу, для которой у профессора мало времени – лекции, лекции. Но он может ждать. А нам ждать трудно, без зарплаты.

И вот я готовлю еще один пропозал в развитие этого проекта. По более интересной теме, которая бы объединила усилия ряда сейсмологов из различных регионов СССР в рамках темы "Региональные различия волновой картины и спектрального состава сейсмических волн от карьерных взрывов и местных землетрясений для региональных критериев распознавания". Основными параметрами распознавания будут отношения S/P or Lg/P в разных участках спектра, относительная амплитуда и длительность группы поверхностных волн, спектральный состав объемных волн и т.д. Но пока на этом пути одни неудачи - я почти договорился о написании совместного пропозала с самым крупным спецом по этим вопросам, но потом он совсем отключился. С американцами это бывает, когда им неудобно отказывать. У него тоже деньги не в кармане, он сам должен их сначала получить – а удается это далеко не на 100%. Готовлю другой проект, по оценке низкодобротного блока в верхней мантии Сев. Тянь-Шаня с участием в пропозале по большому проекту "Тянь-Шань", который координирует Питер Молнар. Там мы будем иметь тоже 3 месяца. Если он пройдет, конечно. Так что будущее наше неопределенно. Но это типично для Америки. Но это уже не так важно, так как все равно через год - два надо кончать работать и стать полноценным пенсионером.

Но ведь есть еще несколько вариантов - оценка поглощения на Сев. Тянь-Шане в рамках большого проекта. Американцы заинтересовались предложением об объединении ряда сейсмологов из различных регионов СССР в рамках темы "Региональные различия волновой картины и спектрального состава сейсмических волн от карьерных взрывов и местных землетрясений ряда регионов СССР с целью формулировки региональных критериев распознавания". Есть и другие варианты.

Но жизнь идет вперед. В мае 94 нам намекнули, что мы уже не приезжие ученые, а свои. и пора перебираться на собственную квартиру. Хожу, ищу, спрашиваю. Квартира стоит обычно $1000 в месяц или чуть больше. Маленькие, на одного – дешевле. Я бы рад и в маленькой вдвоем поместиться – нельзя по закону.

Но вот однажды я зашел в большой дом, где помещалась организация FOR, чтобы спросить, не знают ли они... И мне повезло. Они пригласили жить у них. И мы переехали из Ламонта на «квартиру». Это в 10 милях к северу от Ламонта и недалеко от автобуса, который туда ходит. Здесь еще есть люди, которые пользуются автобусом и у которых нет автомобиля. Таких семей наверно 2-3 %, не более. Но нам исключительно повезло с квартирой, хотя у нас только одна маленькая спальня, но мы платим всего $600 в месяц.

И вот мы живем в большом красивом трехэтажном господском доме на берегу реки Hudson. Здесь располагается наша гостеприимная организация, "Fellowship Of Reconcelation". Она занимается мирным разрешением всяких споров и конфликтов между супругами или между мужьями и женами, родителями и детьми, черными и белыми, Россией и Америкой. В частности, у них большая программа помощи Боснийским студентам, которые не могли из-за войны продолжать образование. Офисы FOR занимают "господскую", нарядную часть дома, а во флигеле, где раньше жила многочисленная челядь, сейчас маленькие комнатки для приезжающих. В одной из них мы и живем. Кроме того, мы пользуемся большой общей кухней и всем кухонным скарбом, а главное - маленьким проходным уголком в коридоре, который служит нам офисом. Там помещается стол и стул и остается место для прохода. Таня работает в этом офисе на своем РС – в Ламонте только SUN, она с ним не ладит да и ленится ездить в Ламонт каждый день. Заодно и экономит: проезд стоит $ 1.10.

А насчет платы за эту квартиру – забавная деталь. FOR это non-profit организация. Это значит, что она не имеет права получать доходы – а должна жить на пожертвования. Поэтому мы каждый месяц жертвуем на их благородную деятельность $600, а они совершенно бесплатно пускают нас пожить в своем доме. Это разные деньги – доход и пожертвования - в смысле прохождения через банк, налогов и прочих премудростей, в которых не просто разобраться непривычному человеку.

Вечером, когда все уходят, мы остаемся в огромном дворце (более 30 комнат) почти одни: играем на пианино, смотрим ТV, читаем журналы в библиотеке. У Тани обнаружилась, совершенно для меня неожиданно, маниакальная страсть к музыке. Поэтому на столе у нее кроме компьютера, словарей и всяких бумаг стоит "музыкальный ящик", плейер CD, а кроме очков еще и наушники на ушах. Она стала разбираться в классике и время от времени выдает мне эмоциональные речи о музыке, композиторах и исполнителях. Я купил ей толстый "кирпич" - музыкальную энциклопедию. Раньше, помню, когда она засыпала, то Зоечка входила в комнату, чтобы снять с нее очки и книгу. Тут Зоечки нет, а я засыпаю раньше, так что очки и наушники так и остаются на ней до утра.

Наш нынешний отчет, в котором мы участвуем три месяца в этом году и, видимо, столько же в будущем, посвящен изучению химических взрывов СССР их сейсмическому эффекту, местам проведения и т.д. Наша главная задача - выявить об этом все, что можно из русской литературы.

Наши планы еще не совсем ясны. Возможно, Таня поедет в Москву на несколько месяцев, а я останусь здесь, если в этом будет смысл и приеду в Москву попозже. Все зависит от того, удастся ли найти какую-либо поддержку, как тут говорят, то есть работу и зарплату.

Вот очень краткий и не очень вразумительный отчет о нашей жизни, о процессе адаптации к совершенно другим условиям в совершенно другой, непохожей стране.

America the Beautiful.

Это слова из песни. Очень патриотической. Америка и вправду Beautiful и жить тут очень интересно, и хочется понять ее и узнать пошире и поглубже. Такое впечатление, что Америка гораздо разнообразнее, чем даже Союз. Она понравилась мне с первого взгляда и это чувство сохранилось и после двух довольно нелегких лет нашей жизни здесь.

Ну, например, - при всем действительно высоком уровне преступности, о котором много пишут в газетах и который измеряется количеством народа в тюрьмах, - мы ни разу не видели каких-либо столкновений или драк, ни разу не видели пьяных. (Наш автобус останавливается у винного магазина - он всегда пуст. Лишь три раза за два года я видел, что кто-то заходил туда. Из них один раз это были мы с Толей Левшиным). Нам ни разу никто не сделал замечания тем более не сказал чего-либо плохого или неодобрительного. Даже в случае явных нарушений тобою каких-либо правил, здесь стараются не говорить тебе об этом.

Иногда я захожу к Полу Ричардсу домой. Вхожу – Hello! – Никакого ответа. Дом пуст, хозяев нет, дверь не заперта. Ну, прямо, как в Гарме. Я поставил невольный эксперимент - утром, ожидая автобус, я повесил сумку на гидрант, отвлекся и вдруг автобус предо мной и я сразу в него. Вспомнил уже в Ламонте. Решил - Бог с ней. Все равно поздно. Еду домой в 10:30 вечера. Сумка висит на прежнем месте. Это оживленный перекресток, у входа в магазин. Здесь всегда ходит народ.

Можно привести еще много примеров - если тебя нет дома, то посылку почтальон оставляет на крылечке. Однажды посылка с новым компьютером из магазина пролежала три дня на заднем крыльце нашего дома: мы ходили в дом с переднего крыльца, а хозяин – с заднего, но он был в командировке и т.д.

Как-то раз я в Нью-Йорке потерял свою сумку – положил на скамейку на станции метро и, как всегда, отвлекся. А тут поезд – я уехал. Смотрю в окно – вот она, моя сумка, лежит себе на скамейке. А не выскочишь. Вернулся – а сумки уже нет. Это вам не Наяк, это Нью-Йорк, здесь так. Но как же попасть домой. – Автобус стоит $5, а у меня ни копейки, пешком далековато, 20 миль. Сижу на конечной остановке и жду автобуса с каким-нибудь знакомым водителем. Два пропустил – и вот знакомый. Вхожу в автобус, объясняю ему ситуацию Он молча вынимает – из своего кармана! – пять баксов, опускает их в кассу. «ОК, садись». Казалось бы – по российским понятиям - мог бы ведь просто провезти меня бесплатно. Билеты хотя и существуют, но их никто не берет и их никогда не проверяют, за билеты отчитываться ему не надо. Но нет, он из своего кармана за меня заплатил. Я потом месяца три все его подкарауливал, чтоб вернуть ему эту пятерку, наконец-то встретил. Отдал.

Много говорят про американские улыбки, что они якобы фальшивые. Нет, конечно. Вот прохожий на пустынной улице тебя встретил, заметил на себе твой взгляд, и всегда тебе улыбается и здоровается. Конечно, не надо видеть за этим нечто большее. Да и чего бы случайный прохожий должен тебя полюбить. Таня говорит – у нас в Матвеевке на безлюдной улице встречная бездомная собака всегда поздоровается. Это норма.

Или: в первый месяц пребывания в Ламонте мы перебывали в гостях у многих. И после этого нам казалось, что со многими мы будем "близки домами". Будем ходить в гости, пить чай и разговаривать... С тех пор за два года мы ни у кого кроме Пола Ричардса не были. Так что дружелюбность – просто норма общения, стереотип, к которому мы не привыкли. Американцы всегда заняты и время у них расчислено. Твои проблемы никого не касаются, каждый решает их сам. Спрашивать – значит совать свой нос в чужие дела – это неприлично. Но если попросишь – другое дело. Помогут всегда. Спросишь – где то-то и то-то – проводят, доведут и покажут.

Конечно это чужая страна, язык, стиль и body language, которой мы понимаем плохо и где у нас почти нет близких друзей. Но наверно, это не самое главное. Главное - от чего мы страдаем, что не можем увидеть и привезти сюда хоть ненадолго наших детей и внуков, а также повидаться и поговорить с теми немногими друзьями, которые остались у нас в Союзе. Хоть бывшем, но все равно родном.

Но мы счастливы, что в конце своих дней, после катастрофы Гарма и российского беспредела нам удалось пожить в этой стране, понять ее хоть частично и поработать здесь в меру оставшихся сил. И если будем живы, нам еще будет чего рассказывать нашим детям и внукам.

Всегда Ваш Виталий

1995

Виталий Халтурин у себя дома в Гарме со своими таджикскими учениками. Комплексная сейсмологическая экспедиция - КСЭ. (фото супруги Виталия - Татьяны Раутиан),

пос. Гарм. Таджикистан. 1976 г.

Валя,
Спасибо за ответ. Всё понял. Нью-Йоркская академия наук - это просто общество по распространению знаний.
Ну тебе крупно повезло с консультациями. Рад за тебя. Это скорее фирмы платили.

А так с деньгами тут по части сейсмологии и её приложений очень непросто.
Я тут брался за всё, что угодно. Много занимался вечной мерзлотой, и наведенной сейсмичностью в связи с добычей газа, особенно много карьерными взрывами, формами сигнала, связью с зарядами, и, конечно, сейсмическим риском в Средней Азии вместе с Brian Tucker и без него. Несколько раз бывал на Кузбассе. В своё время, на заре становления в 1996 и 1997 годах нам удалось провести две конференции сейсмологов и инженеров Средней Азии (в Алма-Ате и Стамбуле). Это очень помогло им найти себя в этом новом мире.

Жаль, что ташкентская община, самая крупная в Союзе (получше московской), отцом которой был Рассказовский, увы распалась... Из активных остался только непотопляемый Рашидов и Хакимов. Саша Цепенюк тосковал без дела в Германии и, к нашему горю, умер от рака легких... Но Володя Ржевский работает в Буффало. Юра Гамбург так и не смог найти работу. Он сейчас в Сан-Диего у дочери. Вадим Ширин тоже. Он уехал в Израиль. А Соколов успешно работает в Германии. Там же Серёжа Тягунов. Последний раз видел его в Ташкенте в 2004 г.. Я не пишу о Вале Уломове. Ты и сам его знаешь...

Так, что Ташкентская школа была посильнее Московской...
Надо бы об этом написать подробнее, начиная с отцов (матерей) основателей - Левицкой или Бутовской..., о роли ташкентской сейсмостанции... А Рассказовский - вообще гигант!

В общем тебе в самый раз написать об этом.
Вот на какие эпические мысли навело меня твоё письмо...
Я, наверное, кого-то упустил, ведь знал я далеко не всех...
Я рад, что в какой-то критически момент (1996-1999) я в числе других помог им сориентироваться в этом страшно изменившемся мире.

Я рад за тебя и желаю здоровья.
Твой Виталий

18 марта 2006

----------------------------------