Михаил
Александрович САДОВСКИЙ.
К 100-летию со дня рождения.
ВЗРЫВЫ И ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЯ.
ВСПОМИНАЯ О ВСТРЕЧАХ С АКАДЕМИКОМ М.А.САДОВСКИМ. *)
 С именем Михаила
Александровича Садовского, заложившего еще в 30-х годах прошедшего столетия
основу инструментальных наблюдений и теоретических
исследований взрывных процессов, включая впоследствии и ядерные взрывы, а
также использование их в мирных целях, оказались связаны самые первые мои
шаги в сейсмологии. Сначала, читая его публикации, а позже и при личном
знакомстве с этим известным ученым и незаурядным человеком.
Сейсмическим эффектом взрывов я
стал заниматься в 1950 году, будучи первокурсником геофизического отделения
Горного факультета Среднеазиатского политехнического института. Это
произошло благодаря замечательному сейсмологу - Евдокии Михайловне Бутовской,
читавшей в то время нам лекции по общей физике и теории поля и одновременно
заведовавшей Ташкентской сейсмической станцией, которая принадлежала тогда
Геофизическому институту АН СССР (ГЕОФИАН, ныне ИФЗ РАН).
С третьего курса института,
благодаря другому талантливому преподавателю сейсмических методов разведки
полезных ископаемых - Вячеславу Алексеевичу Черноусову, сейсмология и
сейсморазведка стали для меня неразрывными областями геофизических знаний о
Земле, о ее глубинном строении, физических свойствах, геодинамике и
сейсмичности. Преподавая сейсморазведку, В.А.Черноусов тоже был увлечен
взрывами, но с позиций изучения электрического эффекта, создаваемого ими в
породах у земной поверхности. Тогда же я впервые услышал имена сотрудников
знаменитого ГЕОФИАН - Г.А.Гамбурцева, Ю.В.Ризниченко, И.С.Берзон,
А.М.Епинатьевой, И.П.Пасечника, Е.А.Коридалина, И.П.Косминской, Е.В.Каруса,
И.И.Гурвича, В.А.Магницкого, Е.Ф.Саваренского, Д.П.Кирноса и многих других
корифеев отечественной геофизики, по учебникам которых мы учились и с
большинством из которых мне посчастливилось позже познакомиться лично.
Знакомство с работами
М.А.Садовского, многие из которых длительное время оставались недоступными
для широкой научной общественности, произошло благодаря тому, что мы с
Евдокией Михайловной в 1953-1960 гг. усердно занимались изучением
кинематических и динамических характеристик сейсмических волн от очень
крупных промышленных взрывов, нередко эквивалентных тысячам тонн
тринитротолуола и производившихся в народно-хозяйственных целях в Средней
Азии.
Позже, уже работая в Отделении
наук о Земле АН СССР и в ИФЗ, Михаил Александрович стал одним из наших
мудрых наставников и не только в этой области сейсмологических знаний. Он не
раз посещал Ташкент, бывал в гостях и у нас дома вместе со своей супругой -
Зоей Алексеевной. Любопытно, что я со своей семьей (жена Нина Владимировна и
сын Игорь), переехав в 1990 году из Ташкента в Москву, совершенно случайно
поселился в доме №4 по улице Дмитрия Ульянова, расположенном напротив дома
№3, где жил Михаил Александрович Садовский. В зимнее время, когда опадают
листья, окна этой небольшой трехкомнатной квартиры хорошо видны из наших
окон.
Первая моя научная публикация
(до этого были лишь научно-популярные газетные и журнальные статьи) была
посвящена регистрации сейсмического эффекта взрывов в условиях грунтов
Узбекистана (1957 г., соавторы Е.М.Бутовская и В.Н.Яковлев). В ней мы
использовали формулы и разного рода зависимости, выведенные и опубликованные
ранее М.А.Садовским. Тогда же я впервые уверовал в высочайшую
информативность сейсмограмм, с изумлением убедившись в идеальном повторении
формы записей колебаний грунта, полученных в разное время (даже через
несколько лет) в одном и том же месте при взрывах одинаковой мощности,
произведенных из одного и того же удаленного на десятки и сотни километров
эпицентра. Запомнились и впечатления об удивительных созидательных
«способностях» промышленных взрывов, с помощью которых на ровном месте
мгновенно сооружались аккуратные оросительные каналы, прокладывались дороги
через непроходимые горные перевалы, в недоступных местах строились
гидротехнические сооружения.
Для регистрации мощных
промышленных взрывов нами, нередко по согласованию с М.А.Садовским, в
дополнение к стационарной сети сейсмических станций создавались временные
пункты сейсмометрических наблюдений, которые размещались в интересующих нас
районах. Момент взрыва всегда приурочивался к обычному сигналу точного
времени, ежечасно передаваемому по радио, и автоматически записывался на
сейсмограммах сейсмостанций. В районе взрыва обязательно регистрировалась
величина поправки, состоящая в учете возможного несовпадения момента взрыва
и сигнала точного времени. Волновая картина, возникающая при взрывах, имела
ряд специфических особенностей по сравнению с сейсмограммами естественных
землетрясений, что в то время являлось важным фактором для идентификации
подземных ядерных испытаний в связи с проблемой их распознавания, а в
последствии и запрещения.
Во многих случаях, особенно в
студенческие годы, мне доводилось находиться в блиндаже рядом со "взрыв-машинкой"
и обеспечивать высокоточную (до сотых долей секунды) регистрацию момента
взрыва, что было крайне важным для построения надежных годографов и изучения
глубинного строения земных недр. Одним из наиболее запомнившихся мне взрывов
тех лет был тысячетонный взрыв Мелового перевала в горах Чимгана, на севере
Узбекистана. Тогда крупный камень, выброшенный взрывной волной на огромную
высоту, падая, пробил мое затемненное фанерное укрытие и врезался в землю
возле ног, едва не завершив не успевшую начаться мою научную деятельность.
Для построения в 50-х годах
первых надежных годографов сейсмических волн для территории Средней Азии
нами были получены записи нескольких десятков сильных взрывов, часть из
которых производилась в лессах, а другая - в коренных породах. Эти
обстоятельства всегда учитывались при анализе волновой картины. Вместе с тем
наблюдения системой разобщенных станций, удаленных на значительные
расстояния друг от друга, во много раз превышающих длины изучаемых волн, не
позволяли проводить непрерывную корреляцию основных фаз на полученных
сейсмограммах. Это отличало сейсмологическую интерпретацию от классических
методов глубинного сейсмического зондирования (ГСЗ), разрабатывавшегося в то
время в ГЕОФИАНе под руководством Г.А. Гамбурцева. Однако, благодаря большой
протяженности годографов (свыше 1000 км) и широкополосной аппаратуре наших
сейсмостанций, волновая картина представлялась значительно яснее. Увереннее
определялись пластовые скорости и достаточно надежно выявлялись особенности
глубинного строения земной коры даже при отсутствии встречных годографов.
Именно тогда мы с Е.М. Бутовской
стали первооткрывателями сейсмической волны, распространявшейся со скоростью
более 9 км/сек и четко наблюдавшейся в первых вступлениях на расстояниях
свыше 500 км. Эта волна была связана с преломлением на границе раздела,
расположенной в два раза глубже подошвы земной коры и идентифицируемой нами
как подошва литосферы в Средней Азии на глубине около 100 км. Одновременно с
полевыми наблюдениями мною в лабораторных условиях Ташкентской
сейсмостанции, которой я стал заведовать с 1959 г., моделировались волновые
поля, связанные с преломлением сейсмических волн на градиентных, волнистых,
«зубчатых» и дробных (фрактальных, в современной терминологии) границах
раздела в твердых, жидких и вязких средах. Благодаря ультразвуковому
моделированию точечных и протяженных сейсмических источников была объяснена
природа необычайно больших амплитуд сейсмических волн, преломленных на
границе Конрада и названных мною "квазиголовными".
Эти результаты получили высокую оценку Михаила Александровича Садовского и
Евгения Федоровича Саваренского, а геолог с мировым именем - Владимир Владимирович Белоусов даже
оставил в 1964 г. в гостевом альбоме Ташкентской сейсмостанции вдохновенную
фразу: «В восторге от волнистых и зубчатых границ в земной коре!».
М.А. Садовский, явно или неявно, но непременно всегда был причастен ко всем
крупным взрывам, производившимся в стране. И не только к атомным. Многие из
них преследовали как оборонные, так и исключительно научные цели. Таким,
например, был тысячетонный химический взрыв, произведенный в 1957 году в
районе населенного пункта Арысь, к северу от Ташкента, на юге Казахстана.
Его организаторами были он и академик М.А. Лаврентьев. Одним из самых
близких к эпицентру этого взрыва пунктов сейсмометрических наблюдений был
организованный и обслуживаемый мною пункт в кишлаке Шарапхана.
Сегодня уже не секрет, что в начале 1946 г., в целях выполнения поставленных
правительством задач по изучению процессов, происходящих при ядерном взрыве,
в Институте химической физики (ИХФ) АН СССР был создан специальный сектор,
который тогда возглавил молодой канд. физ.- мат. наук Михаил Садовский. Он же
стал первым научным руководителем крупного ядерного полигона под
Семипалатинском, на котором 29 августа 1949 года ровно в 7 часов 00 минут
утра прогремел первый советский ядерный взрыв, известивший мир о создании в
СССР ядерного оружия и положивший конец американскому монополизму в этой
области вооружений.
Здесь же в 1960 году был взорван самый мощный заряд
- 50
мегатонн, явившийся немаловажным фактором для заключения в 1963 году первого
Договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах. Спустя много лет, как
вспоминал потом Михаил Александрович, он и Николай Николаевич Семенов, в то
время директор ИХФ, а впоследствии академик и Лауреат Нобелевской премии,
шутя, признавались друг другу, что взялись за это дело потому, что не
понимали всей его сложности и трудности. Оба они были в "Атомном проекте" с
самого начала. Оба беззаветно и честно служили этому важному для страны
делу.
Михаил Александрович, связавший свою научную жизнь с военными, в 70-х годах
и меня «свел» с ними. Наше многолетнее сотрудничество состояло не только в
решении задач, связанных с регистрацией и идентификацией подземных ядерных
взрывов, но и с конструированием сейсмометрической аппаратуры, с
распознаванием сейсмологическими методами низко летящих на сверхзвуковой
скорости «мигов», имитирующих крылатые ракеты, а также с другими непростыми
задачами.
Параллельно с изучением специфики ядерных взрывов М.А.Садовский всегда
ратовал за их мирное использование. Одной из таких реализаций его научных
разработок было успешное тушение в 1966 году подземным ядерным взрывом
гигантского газового фонтана, полыхавшего почти три года вблизи поселка
Урта-Булак, примерно, в 80 км южнее Бухары, в Западном Узбекистане. Газ вырывался с глубины двух с
лишним километров из богатого месторождения, открытого узбекскими геофизиками. Около сотни горящих грифонов, возникших вокруг скважины, делали
тогда борьбу с огнем практически невозможной. Каждые сутки сгорало столько
газа, сколько хватило бы для обеспечения современного крупного города со
всей его гражданской и промышленной инфраструктурой. Многочисленные попытки
погасить бушевавший пожар «классическими» методами, в том числе воздушными
химическими взрывами, не давали никаких результатов. И только подземный
ядерный взрыв с одного раза смог сдавить на глубине жерло этого
природно-техногенного «вулкана», спасти месторождение и предотвратить
социальную и экологическую катастрофу. Спустя три года после этой победы над
стихией, СССР представил в Международное агентство по атомной энергии ряд
материалов, посвященных мирному использованию ядерных взрывов. В приведенном
длинном перечне значилось и гашение газовых и нефтяных фонтанов в тех
случаях, когда обычные способы оказываются неприемлемыми.
В том же 1966 году на территории Средней Азии под руководством
М.А.Садовского прогремели еще несколько крупных направленных взрывов, к
которым, так или иначе, был причастен и я. Один из них был произведен в
урочище Медео, неподалеку от Алма-Аты, предотвратив нависшую над столицей
Казахстана угрозу мощного селевого потока из ущелья Заилийского Алатау,
другой перекрыл русло реки Вахш в Таджикистане, создав верховую перемычку
Нурекского гидроузла.
Примечательно, что 1966 год ознаменовался и другим, ставшим широко
известным, сейсмическим событием - разрушительным Ташкентским
землетрясением, которое на долгое время отвлекло меня от всех взрывных дел.
При относительно невысокой магнитуде (М=5.2), но из-за небольшой глубины
залегания очага, расположенного под самым центром столицы Узбекистана, это
землетрясение причинило немалый ущерб самому крупному в азиатской части
страны городу, вызвав 8-9-балльные сотрясения в его центральной части.
Кстати сказать, малая глубина этого сейсмического явления,
зарегистрированного всеми сейсмическими службами мира, и в том числе
станциями группирования, предназначенными для распознавания ядерных взрывов,
на первых порах, привела наших иностранных коллег к интерпретации Ташкентского землетрясения как
рукотворного события.
Сейсмологией землетрясений М.А.Садовский вплотную стал заниматься, возглавив
в 1963 году Институт физики Земли (ИФЗ) АН СССР и Межведомственный совет по
сейсмологии и сейсмостойкому строительству (МСССС). В состав ИФЗ был введен
и Спецсектор ИХФ, продолживший изучение ядерных взрывов.
Михаил Александрович сыграл важную роль в развитии сейсмологических
исследований в Узбекистане. Ровно 40 лет тому назад, в 1964 г., во время
Выездной сессии Отделения наук о Земле (ОНЗ) АН СССР в Ташкенте, при
активном участии М.А.Садовского (см. раздел "Фото") и поддержке председателя ОНЗ АН
СССР академика Александра Павловича Виноградова, в Институте геологии и геофизики АН
Узбекистана, заместителем директора по науке которого я тогда являлся, был
создан первый в нашей стране Среднеазиатский региональный центр Единой
сейсмической службы (ЕСС). Благодаря инициативе Надежды Владимировны
Кондорской и моей, этим фактически было положено начало созданию в следующем
году Единой системы сейсмических наблюдений (ЕССН), действовавшей в нашей
стране с 1965 по 1990 г., т.е. вплоть до распада СССР. Вслед за нами такие
центры возникли и в других регионах страны, точно так же, как после открытия
в 1966 г., по моей инициативе, в Ташкенте Института сейсмологии, стали
создаваться аналогичные институты и в других республиканских академиях наук
- в Казахстане,
Киргизии, Туркмении и др.
В течение 15 лет я руководил работой
Среднеазиатского центра, а в 1979 г. эти функции по Средней Азии были
переданы С.Х.Негматуллаеву, сменившего В.Н.Гайского на посту директора Таджикского института сейсмостойкого
строительства и сейсмологии (ТИССС), в связи с очередной эйфорией в
исследованиях по проблеме краткосрочного прогноза землетрясений. Этот Центр
просуществовал в Таджикистане около 12 лет, и так же распался с
исчезновением СССР.
В апреле 1966 года, по предложению Михаила Александровича, которое он
внес на одном из заседаний Правительства Узбекистана, на меня было
возложено руководство всеми сейсмологическими и геолого-геофизическими
исследованиями природы и последствий Ташкентского землетрясения. Как
известно, результаты детального изучения очаговой области этого
землетрясения и его многочисленных афтершоков стали важной вехой в
отечественной сейсмологии. Тогда впервые была собрана разносторонняя
информация о явлениях, которые сопровождали землетрясение, а нередко и
предшествовали ему. К ним относятся световые и электрические эффекты,
разнообразные аномалии в электростатическом, гравитационном, магнитном и
теллурическом полях Земли, в ионосфере и распространении радиоволн, в
медленных наклонах земной поверхности и современных тектонических движениях,
в уровне и скорости перемещения грунтовых вод, в тепловом режиме, химическом
и газовом составе глубинных термальных вод и др. Предложенный тогда мною
«радоновый» метод до сих пор широко используется во многих странах мира при
поиске предвестников землетрясений. Некоторые из этих результатов были
опубликованы в соавторстве с М.А. Садовским и другими нашими коллегами.
Тогда же, пожалуй, впервые в сейсмологической практике к нашим исследованиям
были привлечены медицинские работники и социологи, чему поначалу противился
Евгений Федорович Саваренский, в то время председатель Межведомственного
совета по сейсмологии, но приветствовал М.А.Садовский. В результате такого
сотрудничества были получены уникальные для медицины данные о реакции
жителей эпицентральной области на местное землетрясение и его повторные
толчки, более двух лет сотрясавших город с полуторамиллионным населением.
Были выявлены разного рода аномалии в протекании тех или иных заболеваний.
Тогда из-за сердечных приступов во время даже очень слабых афтершоков жертв
оказалось значительно больше, чем в результате самого землетрясения.
Крупным научным событием, в котором принял участие и Михаил Александрович,
стал первый Международный симпозиум по прогнозу землетрясений, состоявшийся
в Ташкенте 27-31 мая 1974 г. под эгидой Международной ассоциации сейсмологии
и физики недр Земли (IASPEI) и Международного союза по геодезии и геофизике
(IUGG). Симпозиум привлек большое число участников из многих стран мира.
Институт сейсмологии и Ташкентскую сейсмологическую обсерваторию тогда
посетили известные зарубежные сейсмологи и геофизики - R.Adams, K.Bullen,
J.Evernden, E.Flinn, T.Hagiwara, K.Kislinger, K.Mogi, P.Molnar, A.Nur,
F.Press, L.Sykes, S.Suyehiro и многие другие. Здесь побывали практически
все отечественные сейсмологи. С нашей работой в разное время знакомились не
только президенты АН СССР М.В.Келдыш, А.П.Александров и Г.И.Марчук, но и
президент Национальной академии США, всемирно известный сейсмолог Франк
Пресс.
Благодаря поддержке республиканского руководства и М.А.Садовского, нам
удалось быстро и крепко встать на ноги, осуществить серьезное техническое
переоснащение сейсмостанций и построить нескольких корпусов Института
сейсмологии. В Западном Узбекистане, в ожидании сейсмической активизации на
Туранской плите, в 1967-1969 гг. были открыты первые в этом обширном
пустынном регионе сейсмические станции Тамды-Булак, Кулкудук, Нурата и Джизак.
Знаменательно, что они были введены в действие почти за 10 лет до сильнейших
Газлийских землетрясений с магнитудой М=7.0 и 7.3, случившихся 8 апреля и 17
мая 1976 г. в пределах выделенной мною ранее Центрально-Кызылкумской
потенциальной сейсмогенной зоны. Их очаговая область оказалась в
непосредственной близости от сейсмостанции Тамды-Булак,
расположенной в центре заблаговременно созданной системы сейсмометрических и
деформометрических прогностических наблюдений.
Сразу же после первого
(апрельского) Газлийского землетрясения сотрудниками ИФЗ - Н.В.Шебалиным, Г.К.Плетневым, В.В.Штейнбергом и др., при
непосредственном участии операторов из нашего Института, в его эпицентре
была установлена аппаратура, с помощью которой 17 мая 1976 г. была получена
уникальная акселерограмма подземного толчка с магнитудой М=7.3. Впервые в
мировой сейсмологической практике были зарегистрированы ускорения смещения
грунта, почти в полтора раза превысившие ускорение силы тяжести. Интересно,
что «волей судеб» я сам оказался в эпицентре этого, второго (майского) Газлийского
землетрясения, спустя всего лишь пару десятков минут после его
возникновения, и застал наших ребят в оцепенении сидящими на земле среди
развалившихся конструкций их временной сейсмостанции. Своими глазами увидел
аккуратные лунки в песчаном грунте, из которых были подброшены крупные
гальки, наглядно подтверждая (еще до обработки сейсмограмм) большую величину
вертикальной составляющей сейсмического удара. Случилась же эта
фантастическая оперативность посещения "тепленького" еще эпицентра,
благодаря тому, что этим же утром я в составе правительственной комиссии
вылетел на вертолете из Ташкента в поселок Газли. Не успел еще наш вертолет
приземлиться, как произошло это землетрясение.
Спустя восемь лет, 20 марта 1984 г., здесь же случилось и третье Газлийское
землетрясение с М=7.2. Краткосрочный прогноз времени возникновения этого
землетрясения, как и двух предыдущих, осуществлен не был, однако в
долгосрочном плане, нужно признать, что предсказать эти события и район их
возникновения нам вполне удалось. Публикации об их подготовке выходили почти
ежегодно, начиная с 1966 г.
Здесь уместно также сказать несколько слов о еще одной проблеме,
обсуждавшейся мною с М.А. Садовским за два года до Газлийских землетрясений
1976 г. Тогда я предложил Михаилу Александровичу искусственно спровоцировать
"созревающий" в Центральных Кызылкумах сейсмический очаг путем подземного
ядерного взрыва на одном из участков интенсивного тектонического
трещинообразования, за которым мы к тому времени наблюдали с помощью
деформографов уже несколько лет. Наряду с достаточно хорошей локализацией
области подготовки крупного землетрясения, в пользу такого эксперимента
свидетельствовали и другие благоприятные обстоятельства. Безопасность взрыва
гарантировалась пустынностью местности, а также удачным опытом тушения в
1966 году ядерным взрывом горящей скважины в Уртабулаке, т.е. практически в
тех же краях. М.А. Садовский, как уже было известно, имевший самое
непосредственное отношение к проведению подземных ядерных испытаний и
поверивший (в отличие от Ю.В.Ризниченко) в выявленные нами прогностические
признаки готовящегося землетрясения, вполне серьезно отнесся к этому
предложению и обещал всячески помогать мне в организации такого взрыва. К
сожалению, по ряду причин, этот эксперимент не был реализован. Однако я и по
сей день убежден, что проблема эффективного и социально-ориентированного
краткосрочного прогноза сильных землетрясений может быть решена лишь путем
искусственного провоцирования хорошо локализованного и "созревшего"
сейсмического очага. Произведя взрыв в заранее назначенное время, можно
полностью обеспечить безопасность местного населения и существенно снизить
ущерб, причиняемый стихийным природным явлением в эпицентральной области.
М.А.Садовский, изучая реакцию горных пород на взрывные воздействия, был
первым, кто обратил внимание на фундаментальные свойства иерархически
построенной геофизической среды и на необходимость учета этого природного
явления при описании особенностей ее поведения в поле механических
геодинамических напряжений. Эти широко известные исследования Михаила
Александровича стимулировали и меня в 80-х годах разработать
феноменологическую решеточную модель (РМ) сейсмогенеза, отражающую
самоподобие в пространственно-временном и энергетическом развитии
геодинамических структур и сейсмических процессов. На основе РМ, в
частности, было показано, что иерархическое множество геоблоков и очагов
землетрясений имеют одну и ту же или очень близкую фрактальную размерность.
Введение в сейсмогеодинамику (мною предложенный термин) решеточной регуляризации, а также фрактальных и
синергетических представлений, оказалось полезным для лучшего понимания
природы землетрясений и решения целого ряда фундаментальных и прикладных
сейсмологических задач.
С помощью РМ, например, более понятной стала природа изменения угла наклона
и искривления графиков повторяемости землетрясений, кроящаяся в особенностях
дробления геологической среды, в соотношении толщины слоев, протяженности и
ширины сейсмоактивных зон и в изменениях их физических параметров. Выявлены
и другие особенности сейсмического режима, которые ранее не казались столь
очевидными. В конечном итоге решеточная модель была использована для
конструирования линеаментно-доменно-фокальной (ЛДФ) модели зон возникновения
очагов землетрясений, на основе которой в 1991-1997 гг. была разработана
новая методология и создан комплект вероятностных нормативных карт общего
сейсмического районирования территории России - ОСР-97. За эту работу я и
мои ближайшие коллеги стали лауреатами Государственной премии Российской
Федерации 2002 г. в области науки и техники.
Имели место, как говорится, и "нештатные" ситуации, связанные с именем
М.А.Садовского. Так, в 1978-1988 гг., по предложению Михаила Александровича,
я возглавлял сейсмологические исследования в Мозамбике (большей частью
заочно, но однажды и непосредственно на месте). Тогда небольшой группой
сотрудников нашего Института сейсмологии, заместителем директора которого я
являлся, были восстановлены и введены в действие четыре местные сейсмические
станции, разрушенные в период освободительной войны Мозамбика за свою
независимость. В 1983 г., работая в течение месяца в этой стране, мною на
базе собранных нами материалов была составлена карта сейсмического
районирования территории Мозамбика. В тот год политическая обстановка на юге
Африки была особенно напряженной. Накануне нашего прилета в столицу
Мозамбика Мапуту ее пригород был обстрелян двумя "юаровскими" ракетами.
Спустя несколько дней, прямо над нашим офисом, расположенном неподалеку от
резиденции тогдашнего президента Народной Республики Мозамбик Саморы Машела, уже
советской ракетой, запущенной обученным нашими военными мозамбикцем, был
сбит неприятельский беспилотный самолет-разведчик. Осколки его посыпались на
крышу нашего офиса, а остатки самолета упали в море, по соседству с нами.
То, что он оказался беспилотным, стало известно лишь на следующий день, а до
этого мы все опасались прямых военных столкновений.
Следом, вооруженные
боевики Мозамбикского национального сопротивления (МНС) захватили недалеко
от Мапуту пассажирский автобус, уничтожив многих из его пассажиров, местных
жителей. А спустя месяц после моего посещения одной из сейсмостанций,
расположенной в городе Нампула на севере страны, попали в плен и были
уведены в джунгли пятнадцать советских геологов, работавших по контракту и
проживавших со своими семьями в этом городе. Некоторые из них прилетели
вместе со мной из Москвы в одном самолете. Пять человек почти сразу же
погибли в джунглях, другие были освобождены спустя несколько лет. Позже об
этом писали газеты. Среди них один геолог был из Узбекистана. Вскоре МНС
сбили самолет, в котором находился и сам Самора Машел.
В те времена Михаил Александрович по причине своей профессиональной
деятельности чрезвычайно редко бывал "выездным". Насколько я понимал, он и
сам не очень-то прельщался загранпоездками. Лишь только один раз мне
посчастливилось оказаться за рубежом вместе с М.А.Садовским, когда в 1978
году он возглавил советскую делегацию сейсмологов, посетивших Италию в связи
с 70-летней годовщиной со дня катастрофического Мессинского землетрясения
1908 г. Тогда, 29 декабря 1908 года, русские моряки с эскадры военных
кораблей, стоявших на рейде у берегов Сицилии, были первыми, кто пришел на
помощь жителям Мессины и других городов на побережье Сицилии и
Реджо-ди-Калабрии, опустошенных сильнейшим землетрясением (магнитуда около 7.5) и мощными
цунами. В знак благодарности в порту Мессины российским морякам была
сооружена мемориальная доска, а Россия изготовила специальную медаль и
выпустила памятную почтовую марку.
Изумительное двухнедельное путешествие началось прилетом из Москвы в Рим, а
затем на комфортабельном автобусе продолжалось вдоль всей южной части
Италии, в Реджо-ди-Калабрии и на Сицилию, в Мессину и Палермо. Помню, что
"засекреченного" Михаила Александровича тогда сопровождала специальная
охрана, и он с Зоей Алексеевной перемещался по той же общей трассе, но в
отдельном транспорте.
Наше пребывание в Италии совпало с выборами нынешнего Папы Римского
- Иоанна
Павла II, который пришел на смену скончавшемуся в те же дни Павлу VI. Это
обстоятельство не позволило нам посетить Сикстинскую капеллу в Соборе
Святого Петра и в полной мере насладиться фресками великих итальянских
мастеров. Капелла была закрыта, поскольку в ней, следуя многовековой
традиции, в те дни заседали полностью изолированные от мира кардиналы,
избиравшие нового Папу. Голосование сильно затянулось, и в течение всего
нашего пребывания в Риме никому из кардиналов так и не удалось набрать
необходимого числа голосов. Наглядной иллюстрацией этого являлся черный дым,
непрерывно идущий из каминной трубы капеллы и оповещавший всех собравшихся
на площади Святого Петра о ходе столь ответственной и "засекреченной"
процедуры. Мы так и не дождались белого дыма, ознаменовавшего уже после
нашего отъезда избрание на престол Иоанна Павла II. Остальная же часть
музеев Ватикана была открыта для посещения, и мы любовались Станцами и
Лоджиями, расписанными гениальным Рафаэлем и его учениками, а в интерьере
притронулись к мраморной скульптуре "Оплакивание Христа" Микеланджело.
Из Рима наш маршрут пролегал
через Неаполь, где мы переночевали, посетили знаменитые Помпеи и Геркуланум,
расположенные у подножия Везувия, затем отправились дальше. Провели по паре
дней в живописных городах юга Италии - Козенце и Реджо-ди-Калабрии, купались в Тирренском море неподалеку от
мифических Сциллы и Харибды. В Палермо мэром города нам был устроен шикарный
прием, после чего нас переправили на небольшой, живописнейший и отлично
обжитой остров Вулькано, расположенный в 20 км к северу от Сицилии и давший
название всем вулканам мира. Здесь мы гостили несколько дней под
внимательной опекой ныне покойного итальянского сейсмолога - профессора М.Карапецы. Здесь же я впервые и единственный раз в жизни забрался на
дымящийся фумаролами кратер. Последний раз Вулькано извергался более ста лет
тому назад.
Эта поездка, как и все встречи с Михаилом Александровичем Садовским,
оставила у меня самые яркие и неизгладимые впечатления.
Добрая память об этом талантливом, скромном и мудром человеке надолго
сохранится в наших сердцах.
*) Уломов В.И. Взрывы и
землетрясения.
Вспоминая о встречах с академиком М.А.Садовским // Михаил Александрович
Садовский. Очерки, Воспоминания, Материалы. М.: НАУКА. 2004. С. 175 - 184.
См. также
Михаил Александрович Садовский
в разделе "Сейсмология
на службе обороны страны).
Медаль имени академика Михаила Александровича
Садовского. |
